Россия всё быстрее входит в фазу экологического износа. Изменение климата, пожары, засухи, обмеление рек и деградация почв совпали с десятилетиями хищнической добычи ресурсов. Это больше не отдельные аварии и ЧП — это устойчивая новая норма.
Сибирь выгорает каждый год. Леса исчезают не только от огня, но и под бензопилами. После пожаров всё чаще остаётся не тайга, а выжженные, пересохшие пространства. Уходит вода, мелеют реки, пропадают болота. Вместо восстановленной природы — пыль, сухостой и вечный риск новых возгораний.
Юг перегревается и захлёбывается в сточных водах. Моря цветут, рыба гибнет, качество воды падает. Туризм растёт быстрее, чем очистные сооружения. Экология снова догоняет экономику, но уже с запозданием.
Промышленные регионы — Урал, Кузбасс, Норильск — десятилетиями платят здоровьем людей за металл, уголь и удобрения. Загрязнённый воздух, токсичные почвы, высокий уровень онкологии — всё это стало фоном, а не чрезвычайной ситуацией.
Дальний Восток выкачивают как сырьевую периферию: лес уходит за границу, рыба — сетями, редкие животные — в отчёты о «контроле». Потепление ускоряет разрушение экосистем, которые и без того перегружены.
Экономист Михаил Хазин прямо говорит: сырьевая экономика не учитывает экологических потерь. Они не входят в цену барреля, тонны угля или кубометра леса. Они переходят в болезни, смертность и сокращение продолжительности жизни.
Власть говорит о балансе между развитием и охраной природы. Об этом регулярно заявляет президент Владимир Путин. Но на практике баланс чаще выглядит как выбор в пользу прибыли сегодня и проблем завтра.
Для обычных людей экология больше не абстрактная тема. Это кондиционеры вместо тени деревьев, фильтры вместо чистой воды, аптеки вместо профилактики. Это переезды из неблагополучных регионов и деградация целых территорий.
Россия уже платит за экологию — просто не из бюджета, а из здоровья своих граждан и из будущего своих регионов. И этот счёт растёт быстрее, чем его готовы признавать.